(Начало на первой странице)
Родители Джироламо, люди в Ферраре не самые богатые и влиятельные, но образованные и культурные, мечтают о том, чтобы их сын стал врачом. Понятное дело: они рассчитывают, что эта профессия обеспечит ему достаток и положение в обществе. Возможно, они также предполагают, что медицинские познания будут полезны самому Джироламо: он растет хрупким, болезненным, какой-то недуг точит его здоровье и в детские, и в юношеские годы...
На лице мальчика всегда написано выражение глубокой печали. В отличие от своих жизнерадостных, непоседливых сверстников, он любит тихое уединение, много читает, сам пишет стихи и сочиняет музыку, проникнутую, как и стихи, все той же непреходящей печалью.
Откуда она в нем .берется, чем питается? Здесь следует сказать несколько слов о времени и городе, в котором он живет. Не в пример остальной Италии XV века, феодальными междоусобицами разодранной на мелкие и даже крохотные государства, правители которых беспрестанно воюют с соседями, а часто и с собственным народом, Феррара долгое время остается островком мира и гражданского согласия. Но вот и до нее докатывается губительный вал. В городе - и как раз в то время, когда наш герой находится в трудном переходном возрасте -- происходит жестокая разборку между претендующими на лидерство кланами. Наконец один из них одерживает верх над остальными. И еще с улиц убраны не все трупы, еще не успевает высохнуть пролитая кровь, как в городе затевается отвратительная пирушка в честь победы. С той поры в этом городе, как. уже и по-повсюду в Италии, царит произвол. Феррара становится олицетворением страшного, смутного времени: в центре города высится замок. в просторных залах которого местная знать предается льянству и разврату, в то время как в сырых темных подвалах палачи истязают и убивают ни в чем не повинных людей. ..
Видя. как некогда счастливая Феррара изо дня в день погружается в пучину зла, юный Джироламо еще сильнее уходит себя. Говорят, именно в это время он встретит и полюбит девушку из знатной семьи, .но будет ею грубо отвергнут. Возможно, полагают некоторые биографы Савонаролы, несчастная любовь предопределит его пессимистическое мироощущение, сделает его характер резким и раздражительным. Но такое объяснение все-таки односторонне. Сердечная неудача могла ожесточить юношу, породить у него обиду и неприязнь ко всем женщинам. Он же - обидится на весь мир, считая его устроенным несправедливо и жестоко...
Однажды, во время очередной пирушки, в которой участвуют его родичи, юноша выходит за ворота Феррары и отправляется куда глаза глядят. А пред взором его - равнины и взгорья красивой, богатой, словно самим Богом созданной для райской жизни, но до слез несчастной страны Италии. Судьба подведет его к воротам монастыря, принадлежащего ордену доминиканцев. Монахи, выслушав гоношу, примут его в свое братство. Нет, фра (брат) Джироламо вовсе не смотрит на монастырь как на крепость, из которой удобно и безопасно наблюдать страдания своей родины. Придет время, и он выступит за всеобщую справедливость и очищение людских душ. Л пока, обосновавшись в монастырской келье, он пишет в Феррару письмо, прося у родных прощения за то, что своим внезапным бегством причинил им боль. "...Но поймите, что мои скорбь и горе при мысли о разлуке с вами были так велики, что я был уверен: расскажи я вам о своих намерениях, и во мне бы прежде разорвалось сердце, чем я решился бы оставить вас", - с присущей ему страстностью и искренностью объяснит он родным, почему покинул город тайно. Этот замкнутый, болезненный юноша наделен сильной волей, он обуреваем высокими - не побоимся этого слова - честолюбивыми помыслами: "...но я не раскаиваюсь в своем проступке, я бы поступил точно так же, если бы даже наперед знал, что впереди меня ждет участь выше участи Цезаря". Запомним эти его слова, читатель, - они являются примером поразительного самопророчества...
Доминиканцы довольны молодым феррарцем. Фра Джироламо свято блюдет монастырский устав. Он прекрасно знает священные книги, хорошо знаком с учением Аристотеля, Фомы Аквинского и других духовных светочей того времени. Самых больших похвал удостаивается за свои проповеди г> местных церквях: прихожане слушают молодого монаха, затаив дыхание, и верят каждому его слову... И вот его. талантливого, усердного служителя Бога, способного далеко распространить влияние ордена, направляют во Флоренцию, где у доминиканцев есть свой монастырь, носящий имя святого Марка.
Надо заметить, что получить назначение во Флоренцию для священнослужителя в те времена - высокая честь и признак большого доверия. Этот город - особое место на земле. Уж на что Рим издавна считается столицей мира, но даже он В ту пору по сравнению с Флоренцией выглядит, как выразился один историк, "мрачной дырой". Да и от других европейских городов, пока что больше похожих на мрачные крепости феодалов, чем на города, Флоренция заметно отличается. Благодаря своим просторным площадям и светлым улицам, великолепным, похожим на восточную сказку, дворцам с садами и фонтанами, множеству красивых, внушительного размера церквей (одна из них, Санта-Мария дель Фьоре, вмещает в себя до тридцати тысяч прихожан!), окруженная живописными холмами Тосканы, подпоясанная серебряным поясом полноводной реки, Флоренция кажется городом солнца и сбывшейся мечты... Несмотря на то, что и ее порой сотрясают внутренние раздоры, в ней процветают ремесла, город ведет оживленную торговлю чуть ли не со всем миром, здесь сосредотачиваются огромные богатства. Здесь, как нигде, умеют отдыхать и веселиться: флорентийские карнавалы длятся по нескольку дней, местные богачи, ублажая простолюдинов, не скупятся на вина и закуски. Но все же главное достоинство Флоренции в другом: она является столицей Возрождения- В ней наравне с ремеслами расцветают литература, философия и искусство. Данте, Боккаччо, Микеланджело, Пико делла Мирандола, Боттичелли, Америго Веспуччи, Макиавелли - одни имена этих великих флорентийцев, можно надеяться, скажут читателю об этом городе больше, чем что-либо другое...
И еще об одном следует сказать особо: фра Джироламо прибывает во Флоренцию, когда ею правит Лоренцо Медичи. Хотя город формально считается республикой, он правит им как настоящий монарх. Но - монарх просвещенный. Крепко держа власть в своих руках, Лоренцо, человек умный и демократичный, позволяет спорить и даже возражать ему. Он не только, как и положено просвещенному монарху, дружит с поэтами и философами, но и сам пишет неплохие стихи, иногда, забыв обо всем на свете, увлеченно спорит на философские темы во время диспутов, которые устраивает в садах своих дворцов и на загородных виллах. Однако более всего Лоренцо (за что его и в глаза и за глаза называют Великолепным) славится как тонкий ценитель искусства и щедрый меценат. При нем и флорентийские карнавалы превращаются в праздник всех сословий.
Вот в этом-то граде благоденствия и веселья и начинает выступать со своими проповедями доминиканец Савонарола. И что же гордые флорентийцы слышат из уст монаха небольшого росточка, худощавого человека с большим орлиным носом и синими глазами, грозно сверкающими из-под низко надвинутого на лоб монашеского капюшона?
- Я вижу прелатов, не заботящихся о своей духовной пастве, но развращающих ее дурными примерами, - пронзительным голосом с плохо переносимым для слуха флорентийцев форрарским выговором вещает с кафедры Санта-Мария дель Фьоре угрюмый монах. - Священники разбрасывают достояние церкви, проповедники проповедуют пустое тщеславие, отцы и матери дурно воспитывают детей, князья давят народы, разжигая вражду и страсти, граждане и купцы думают только о наживе, женщины - о пустяках, крестьяне - о кражах, солдаты - о богохульствах... - Проповедник на мгновение умолкает. Но под сводами огромного купола мгновение воспринимается как вечность, леденящая душу и кровь, а сам маленький монах в трепетном зареве тысяч зажженных свечей кажется голиафом. - Я хотел бы молчать, но не могу. Слово Божие горит во мне неугасимым огнем, и если я ему не уступлю, оно сожжет мозг моих костей! - продолжает он проповедь, похожую одновременно на исповедь, и его неприятный голос теперь звучит как призывная труба архангела. - Да, я утверждаю, что князья Италии посланы ей в наказание. ("И Лоренцо - тоже?" - мысленно спрашивают самих себя прихожане, слушая Савонаролу.) Их дворцы - убежища диких зверей и земных чудовищ, то есть негодяев и развратников. Там обитают злые советники, изобретающие все новые и новые налоги, высасывая кровь из бедных людей, придворные философы и поэты, рассказывающие тысячи сказок, чтобы довести до богов генеалогию своих владык. ("А уж это точно - про нашего Великолепного!") Это действительно Вавилон, город безумцев и негодяев!
По признанию одного известного флорентийца той эпохи, у него волосы дыбом вставали, когда он слушал неистового феррарца. (И, надо полагать, не только у него.) Грозный монах не просто обличает людские пороки, он также пророчествует, открытым текстом говорит о скорой смерти Лоренцо, грядущих мятежах во Флоренции, нашествии чужеземцев на Италию, чуме. Есть от чего содрогнуться! Но самое главное в другом: фра Джироламо говорит вслух о том, о чем другие, пугливо оглядываясь, лишь шепчутся. Да, при Лоренцо Флоренция достигает зенита своей славы и могущества. Но зенита при нем достигает и разрыв между богатством знати и бедностью остальных людей. Да, во дворцах Великолепного устраиваются философские диспуты и поэтические вечера. Но там "золотая" флорентийская молодежь, составляющая свиту стареющего правителя, во главе с ним предается чревоугодию и утонченному блуду. Карнавалы иногда превращаются в непристойные оргии- (Как всякое историческое явление, Ренессанс имел свои плюсы и МИНУСЫ. Его можно уподобить ликующей песне, когда одновременно с пробуждением и цветением природы льются мутные потоки половодья.) Впрочем, многие флорентийцы уже давно считают, что и двойная жизнь Лоренцо (его еще называют "деспотом в бархатных перчатках") и распущенность нравов - в порядке вещей. Но вот приходит новый пророк Савонарола - и некоторые граждане, п том числе богатые и образованные, начинают смотреть на град благоденствия и веселья как на вертеп греха и лицемерия.
Что интересно: в отличие от местных проповедников, известных мастеров красноречия, Савонарола говорит каким-то диким, рваным, лишенным блеска и остроумия языком. Но, в отличие от местных проповедников, он говорит лишь то, что думает, и это создает ему славу златоуста. Толпы людей осаждают двери храмов, чтобы послушать его проповедь. А по ее окончании к монаху (а как только фра Джироламо сходит с кафедры, он вновь становится маленьким, тщедушным с виду человеком) одновременно бросаются десятки людей, желающих тут же исповедаться ему в совершенных грехах и даже преступлениях. Бывают случаи, когда знатные дамы, словно бы прозрев во время проповеди, срывают с себя украшения и драгоценности и раздают их бедным прихожанам...
Дальновидный и осторожный Лоренцо прекрасно сознает, какую опасность для него и его клана представляет этот невесть откуда свалившийся на его голову грубиян из Феррары. Но что Великолепный, некоронованный король Флоренции, богатейший человек Европы, может поделать? Он знает: монаха уже пытались убить. Но отчего-то у убийц, когда они заносят над ним кинжалы, отнимаются руки. Он что, святой? Но даже если его убьют, здраво рассуждает Лоренцо, что изменится? Вместо этого пророка придет другой, еще более страшный... Не без подсказки Медичи Савонаролу назначают приором (настоятелем) монастыря Сан-Марко. И что же? Феррарец ни на йоту не становится уступчивее и мягче. Создается впечатление, что он не знает никакого толка в жизни: его не интересуют ни слава, ни богатство, ни вино, ни женщины. Однажды правитель, надеясь па откровенный разговор с феррарцем, без свиты и охраны приходит в монастырский сад. Об этом тотчас докладывают приору. "Он звал меня?" - спросит Савонарола, на минуту оторвавшись от чтения священного писания. "Нет". "Тогда пусть гуляет", - равнодушно скажет приор и снова уткнется в книгу.
Говорят, умирая, Лоренцо - как все-таки странно ведут себя люди перед смертью - захочет, чтобы причастие у него принял тот. кто столько попортил ему крови, отравил сладостных минут жизни - отец Савонарола. Может быть, Великолепный, этот блестящий итальянец, изнеженный баловень судьбы, пресыщенный духовными и телесными наслаждениями, захочет напоследок понять, что же движет вечно угрюмым, все и всех яростно обличающим монахом. Тщеславие? Мания величия? Зависть ко всем здоровым, полноценным людям? Феррарец вежливо - о, вблизи он нe такой сердитый, как на кафедре, и культуры ему, кажется, не занимать! - выслушает покаянную исповедь Лоронцо. Но прежде, чем отпустить ему грехи, коротко посоветует умирающему правителю завещать городу все нечестно приобретенные богатства. Лоренцо обидится. Он и его семейство мало сделали? Не Медичи ли помогали церкви, в том числе и монастырю Сан-Марко? Не на деньгах ли Медичи, как на дрожжах, взошли величайшие гении Италии? Лоренцо повернется спиной к черствому монаху и умрет без причастия...
Еще больше, чем светским государям, Савонарола попортит крови князьям католической церкви. Говоря о Вавилоне, "городе безумцев и негодяев", он, конечно, в первую очередь имеет в виду Рим и находящийся в нем святой престол. Таков печальный парадокс истории, но именно в папском дворце аморализм и вседозволенность в ту эпоху перейдут все мыслимые границы.
- Ступайте в Рим! - уже не прибегая к аллегориям, призывает свою паству Савонарола. - Вместо христианства там прелаты предаются поэзии и красноречию. С внешней стороны она прекрасна, эта церковь, с ее украшениями и позолотой, с блестящими церемониями, роскошными облачениями, с золотыми и серебряными дароносицами, - задолго до Лютера и других реформаторов церкви подметит доминиканец тягу римских иерархов к роскоши и мишуре. И напомнит: - Но в первоначальной церкви дароносицы были деревянными. Это праздники ада празднуют прелаты теперь, они не верят в Бога и издеваются над его таинствами... О, Рим! Готовься, твоя казнь будет ужасна, - словно уже видя перед собой картины смерти и разрушения, монах прикрывает лицо руками. - Италия, ты больна, больна тяжким недугом, и ты, Рим, болен смертельной болезнью. О, Италия! Казни пойдут за казнями, бич войны сменится бичом голода, бич чумы дополнится бичом войны, У вас не хватит живых, чтобы похоронить мертвых...
Еще никогда за всю историю католической церкви ни один человек (и добро бы язычник или мусульманин, а то - христианин, монах из ордена доминиканцев, одной из опор папского престола!) не подвергал духовных владык такой хуле. Но Савонарола знает, о чем говорит. Жажда власти и богатства толкает иных иерархов на подкуп и убийства, за что они впоследствии будут осуждены историей и самой церковью.
Но Савонарола не был бы самим собой, если бы обрушивал свой гнев лишь на верхушку церкви. Нет, он не щадит и тех рядовых священнослужителей, которые, презрев стыд и позоря свой сан, предаются порокам. "О вы, попы и монахи, - пишет один из единомышленников приора Сан-Марко, а их у Савонаролы год от года становится ВСЕ больше. - Когда вы сквернословите, богохульствуете, когда требуете вина, карт, блудниц, вы хотите заставить нас поверить, что, слушая вас... мы внемлем Богу?!" У себя, в монастыре, приор устанавливает железную дисциплину: монахи (во главе с ним) денно и нощно молятся, работают в поте лица своего, малейшее нарушение монашеского обета карается изгнанием ослушника. Логично было бы предположить, что монахи, пусть втихомолку, ненавидят своего неумолимо строгого, педантичного приора. Но вот приходят роковой для него день, и все они стоят за него горой, дерутся как львы.
С наследником Великолепного Петром Медичи, Савонарола обходится еще круче: добивается его изгнания из Флоренции. При этом он опирается на помощь французского короля Карла VIII, вторгшегося (по просьбе одного крупного итальянского феодала) в эту раздробленную страну с огромным войском. Да, патриотические чувства для нашего героя мало что значат по сравнению с его мечтой установить во Флоренции "божью республику". В ней, истово верит он, все будут равны перед законом, все станут блюсти евангельские заповеди, все смогут управлять делами города. "Откажитесь от роскоши и тщеславия, - взывает он к богачам и аристократам, - продайте излишние вещи и деньги раздайте бедным. Если этого окажется мало, позвольте положить руку на сосуды и украшения церквей. Я сделаю это первым".
Тогда французы, основательно пограбив дворцы Медичи, уйдут из Флоренции, ее духовным владыкой станет Савонарола. Он предложит, а избранные демократическим путем Большой совет и Совет восьмидесяти одобрят введение новых налогов на имущество богачей, создание ссудных касс для бедных и т.д. И все же главным своим долгом Савонарола считает нравственное очищение людей. Из жизни Флоренции почти напрочь исчезают светские праздники. Прежние шумные карнавалы и театральные действа на площадях заменяются религиозными шествиями с церковными песнопениями. Как бы сказали сегодня, с подачи отца Савонаролы па площади Синьории начинают пылать костры: в них монахи и другие восторженные поклонники приора с криками проклятий бросают в огонь роскошные одежды, отнятые у аристократов, предметы роскоши местных куртизанок, безнравственные книги (к ним будет причислен и бессмертный "Декамерон" Бокаччо), порочные картины и непристойные скульптуры. По улицам города шествуют "стражи нравов" - отряды подростков и юношей, истово верящих в Бога. Они останавливают прохожих, с их точки зрения, одетых нескромно, женщин легкого поведения, праздных гуляк. советуют ям чаще молиться, а в образе жизни во всем брать пример с преподобного отца Савонаролы. У себя дома "стражи нравов" тоже не упускают случая наставить на истинный путь своих родителей, а когда те отказываются их слушать. жалуются приору, зная, что тот найдет время и обязательно поговорит по душам с "непослушными" родителями...
Между тем дела в "божьей республике" складываются НЕ очень хорошо. В городе не с кого взимать налоги и не хватает работы - многие богачи, купцы, хозяева мастерских бегут из города. Крестьяне плодородной Тосканы все реже привозят НА городские рынки продукты питания, боясь, что товар у них возьмут, а деньги, за неимением таковых, не заплатят. В городе появляется все больше недовольных всякого рода запретами и ограничениями. Несмотря ни на что, флорентийцы, в том числе и неимущие, хотят хоть иногда повеселиться от души, хоть изредка есть и пить, что называется, от пуза. ("Как странно, что самая непопулярная доктрина та, что признает божественной простую жизнь!" - пишет по этому поводу цитируемый в начале очерка английский писатель и историк Г.К.Честертон, автор эссе о Савонароле, проникнутого симпатией к доминиканцу и его "божьей республике".) В "стражей нравов" начинают бросать камнями. И кто же это делает? Такие же, как они, подростки и юноши, которым надоели заунывные песнопения и жизнь без игр и забав. Про самого отца Савонаролу распространяются слухи, один хуже другого. Например, что ретивый монах на самом деле слуга сатаны и все его слова и дела - от лукавого. В одном ив советов города принимается решение: проверить, к какому полу принадлежит преподобный на самом деле...
И действительно, проверят и установят, что он все-таки мужчина. Но это произойдет позже, а сначала враги Савонаролы, зная, что монах - гордый и бесстрашный человек, потребуют, чтобы он прошел сквозь огонь и тем самым доказал, что не знается с нечистой силой. И вот на площади Синьории, плотно оцепленной солдатами, раскладываются костры. Раскладываются так, что человека, оказавшегося среди них, пламя охватит сразу со всех сторон, и шансов выйти из огня у него - один на тысячу... Отец Савонарола и еще двое монахов (один доминиканец, другой - францисканец) согласны пройти эту процедуру "очищения огнем", хотя сам приор считает ее не стоящей внимания. Ведь он, как и все люди, смертен, а значит, лишь это и подтвердится, если он не выйдет из огня живым... Когда над площадью взвиваются столбы пламени и едкого дыма, Савонарола, готовясь к испытанию, осеняет себя крестным знамением и молится за всех людей. Но что-то не видать монаха-францисканца. (Как выяснится потом, у неги просто-напросто сдадут нервы.) А без него, есть опасение у организаторов "очищения огнем", люди не признают результаты проверки истинными. И, кроме того, откуда ни возьмись, на Флоренцию налетает туча и приливает на город бурный грозовой дождь, от чего костры, злобно пошипев, гаснут, а вся площадь Синьории тонет в белом дыму...
Когда костры еще только разжигали, у многих собравшихся на глазах стояли слезы. Но что их вызвало? Страх и жалость к Савонароле? А, может, слезы вызвал едкий дым? Увы, во Флоренции все больше? людей, которые считают, что во всех их бедах (в том числе и в навестившей город чуме) повинен чертов феррарец. Опасный он человек: что ни предсказывает, то сбывается! Не лучше ли избавиться от такого?..
Таким переменам в настроении флорентийцев радуются в Ватикане. Из Рима в город прибывает посланник папы Александра IV Борджиа (пожалуй, самой томной фигуры в истории папства), он требует от старейшин Большого совета: "Монах должен умереть, будь он даже вторым Иоанном Крестителем!". Чтобы старейшин ничто не смущало, папа отлучает Савонаролу от церкви как еретика, хотя тот за всю жизнь не усомнился ни в одном догмате христианства. Но феррарца не испугать! Он посылает папе письмо и предупреждает, что вступает с ним в борьбу и жизнь свою положит, чтобы низложить его. Тогда враги приора, следуя правилу "куй железо, пока оно горячо", вооружают несколько СОТ граждан и начинают штурм монастыря, где по их уверениям, засел злейший враг Флоренции. Монахи Сан-Марко, стоя на стенах монастыря, дерутся врукопашную, но их ряды редеют: кулаками против оружия многого не сделаешь. И вот, чтобы остановить кровопролитие, приор добровольно выходит из ворот и один, без охраны, идет в Синьорию - за справедливостью. Но там о ней имеют своеобразное представление: монаха заковывают в железо и препровождают в тюрьму.
Так заканчивается попытка Джироламо Савонаролы через пятнадцать столетий после распятия Иисуса Христа воплотить на деле все его светлые заветы...
Судьба нашего героя, как, может, ничья из числа великих фигур прошлого, наглядно подтверждает мудрость всем известного выражения: наши достоинства -- продолжение наших недостатков... Наверное, Савонарола мог бы остаться в памяти человечества как пламенный и бесстрашный проповедник правды и добра - всего лишь. Но он с юных лет, не страшась трагической участи Цезаря, горит нетерпением побыстрее переделать людей и жизнь в лучшую сторону. Когда же переходит от слов к делу (забыв при этом старую как мир истину: "Каждому - свое!"), он, наделенный от природы великими достоинствами, начинает совершать великие и непоправимые о шибки.
Нет, он не рвется к власти, как в этом обвиняли его при жизни и после смерти. Когда ему предложат стать вместо Петра Медичи правителем Флоренции, он твердо, откажется, сказал: "Дожем этого города может быть только Иисус Христос". Его резиденцией и домом до конца останется монастырь. Но, возымев над людьми власть духовную, обладая смутными, если не сказать, детски наивными представлениями о равенстве, государственных делах н хозяйственных проблемах большого города, он направляет свою неистовую энергию главным образом на нравственное преображение людей, которым при пустом желудке, будем откровенны, просто не до того...
Это неправда, будто Савонарола заведомо ненавидит искусство и впадает в слепую ярость скопца, увидев нп картине женщину с глубоким вырезом на платье. Если он и в ярости, то потому, что хорошо осведомлен: многие художники и скульпторы, вскормленные щедрым Лоренцо, сами по себе очень талантливые и даже гениальные, изображая Богородицу и других святых женщин христианства, часто использовали в качестве моделей любовниц Великолепного и наиболее красивых проституток Флоренции. И все же, считая это святотатством, он велит сжигать лишь те картины, на которых, к примеру, Богородица предстает с полностью обнаженной грудью. Да и другое следует принять во внимание: стоически нося на себе клеймо ханжи и ретрограда, он дружит и пользуется уважением философа-гуманиста Пико делла Мирандолы, молодого Микеланджело, несравненного мастера кисти Боттичелли и других титанов Возрождения. Но, предавая огню греховные, с его точки зрения, картины и книги, он словно бы не ведает, что сила - не лучший аргумент в споре за истину, что художники и писатели, в конце концов, изображают то, что есть в жизни.
Вряд ли Савонарола лично руководил деятельностью отрядов "стражей нравов": как неформальному лидеру Флоренции и приору монастыря ему просто недосуг этим заниматься. Но не приходится сомневаться: он на их стороне. Вот так добрый по своей сути человек и, как свидетельствуют близко знавшие его люди, преклоняюцийся перед детьми, верящий, что именно они, чистые и непорочные, спасут мир (хотя во все времена среди них можно встретить еще более испорченных, чем иные взрослые), Савонарола сам того не заметит, как любезные его сердцу "стражи нравов" начнут своими действиями нарушать святую заповедь христианства: чти отца своего...
Не забудем также, что и наши недостатки - суть продолжение наших достоинств. Да, суровый монах слывет человеком, который ко всему относится чересчур серьезно н начисто лишен чувства юмора. Наверное, он таким и был на самом деле. Что ж, фанатики, а Савонарола, несомненно, был одним из них, не способны смотреть па себя со стороны. В этом их слабость, по в этом и их сила. Ведь то и дело сомневаясь в правоте своих слов и глядя на все (как это, к примеру, умел его антипод Лоронцо) с известной долей цинизма, Савонарола не стал бы. пусть на время, кумиром Флоренции, изрядно разуверившейся в христианских идеалах, он не смог бы, не имея ни денег, ни войска, сокрушить могущество клана Медичи и восстановить республиканский строй в городе-государстве.
Да, как все люди, одержимые какой-то идеей, Савонарола часто нетерпим к мнениям других, не умеет прощать человеческие слабости. Но даже самый последний негодяй Флоренции знает, что душа приора чиста, как у голубя, что для себя он не порет ни полушки и не подвержен тайным порокам, каким предавались тогда и предаются поныне иные моралисты. Это верно: заботясь о справедливости и благе бедных, он намеренно возбуждает их гнев, можно даже сказать, науськивает их на сильных и богатых мира сего. Но, одержав с их помощью победу над Медичи, он первым призывает горожан остановить братоубийственную гражданскую войну и вносит в советы города предложение амнистировать сторонников прежних порядков, разрешить им вернуться с миром домой...
Не станем тешить себя иллюзией, будто то, что сегодня л отношении Савонаролы очевидно, не было для многих очевидным в то время. Что человек не во всем властен над собой, знали уже древние. Что ж, тем тяжелее вина и ответственность тех, кто, зная это, расправился с монахом точно с закоренелым преступником,
Его четыре раза вздергивали на дыбу. И все четыре раза монах просит остановить пытку и начинает признаваться чуть ли не во всех смертных грехах. Хуже всего то, что свои признания он делает в присутствии свидетелей, среди которых есть и такие, что все еще верят ему. Что же им теперь думать о нем? Выходит, феррарец обманывал их, был всего-навсего лжепророком? К несчастью, среди его сторонников из числа монахов отыщется предатель. Он возведет на Савонаролу клевету, заявив, что тот мечтал о папском престоле. Ах, вот почему, догадываются свидетели, которым очень хочется, чтобы это было правдой, он так нападал на Рим!..
Что еще возмущает его судей и свидетелей, так это то, что монах, едва придя в себя, начинает отрекаться от своих показаний. Видимо, им невдомек, что этот изможденный человек совершенно не в состоянии переносить физические муки и идет на все, чтобы, получив маленькую передышку, опять начать эту страшную игру с палачами.
Его приговорят к смертной казни через повешение с последующим сожжением. Приговорят вкупе с двумя монахами. ' Один из них - фра Доменико, верный ученик и друг приора. А другой - тот самый, что оговорил своего учителя. Его тоже решат казнить. На всякий случай. По заведенному в те времена обычаю смертникам перед казнью дадут "обед палача" - более обильный, чем обычно. Затем предоставят возможность выра зить "последнюю волю". Фра Доменико, обращаясь к братьям доминиканцам, попросит их сохранить все, что написано отцом Савонаролой. Это и есть его последняя воля. Сам же Сапояарола, глядя .куда-то поверх дворцов и соборов Флоренции, промолчит: за свои сорок шесть лет он сказал людям все и, может. даже больше, чем нужно было. Перед тем, как повести его к помосту с виселицей, палачи сорвут с него сутану, и он закричит на всю площадь от бооли: его одежда, пропитавшись кровью, пристала к ранам. (Вот и цена его будто бы добровольных признаний.) Епископ, которому папа римский поручил присутствовать на казни, кончиком ножа окропит феррарца водой, но сделает это с нарушением ритуала. И верный себе до конца монах сделает ему по этому поводу строгое замечание.
Когда его, переодетого в тряпье, подведут к виселице, из толпы, собравшейся посмотреть на казнь ее бывшего кумира, раздадутся подзадоривающие крики:
- Сотвори же чудо, пророк!
- Скажи что-нибудь напоследок!
И на этот раз Савонарола промолчит, лишь с присущей ему неизбывной печалью посмотрит на тех, кого собирался сделать счастливыми. Но, говорят, когда он уже будет повешен и в огне перегорят веревки, которыми его опутали перед казнью, он, уже мертвый, весь в копоти, вдруг погрозит толпе освобожденной от пут рукой.
Люди останутся недовольными исходом казни. Они ожидали чуда, но чуда не произошло. Иные, уходя с площади, с досадой бросали камни в обгорелые трупы казненных. (Видимо, от всеобщей любви до всеобщей ненависти, как и от великого до смешного, тоже всего лишь один шаг.) Вскоре площадь Синьории опустеет, но над ней еще долго будут висеть клубы черного дыма. А, может, это были клубы Божьего гнева...
Но нет, не все флорентийцы одобрят казнь Савонаролы. Есть свидетельство, что Боттичелли назовет ее несправедливой, а самого монаха отнесет к числу невинно пострадавших людей. Великий Микеланджоло, в молодости слушавший проповеди феррарца, по мнению знатоков живописи, вложит его могучую страсть в гениальные образы библейских пророков, когда будет расписывать фресками Сикстинскую капеллу, а на одном из плафонов изобразит самого Савонаролу. В последующие века монаха, за редкими исключениями, вроде Г.К.Честертона, чаще всего осуждали и при упоминании его имени в кругах интеллигенции обычно недовольно хмурились. Но вот недавно - и автор счастлив сообщить читателям, что это событие совпало по времени с завершением работы над очерком - в газетах появилось сообщение о том, что в связи с пятисотлетием со дня казни Савонаролы папа римский реабилитировал его и отнес к числу великомучеников. Вот так: Александр IV Ворджиа велел казнить, а Иоанн Павел II вернул Савонароле доброе имя.
Тем, кто посещает Флоренцию, гиды показывают круг, выбитый в брусчатке площади Синьории. На этом самом месте, поясняют они, был казнен Савонарола. Что ж, можно по-разному воспринимать сей незамысловатый символ. В том числе и так: на этом самом месте человечество расписалось в том, что когда-то оно имело привычку убивать тех своих сыновей, кто пусть не всегда умело, но желали ему счастья и добра...
"Смена"